Неточные совпадения
Разом, без всякого предварительного уговора, уцелевшие от бригадирских когтей
сто пятьдесят"крестов"очутились на площади ("отпадшие"вновь благоразумно скрылись) и, дойдя до градоначальнического дома, остановились.
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во
сто тысяч
раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Если бы было плохо, он не купил бы по
ста пяти рублей землю, не женил бы трех сыновей и племянника, не построился бы два
раза после пожаров, и всё лучше и лучше.
Когда он ходил в университет, то обыкновенно, — чаще всего, возвращаясь домой, — случалось ему, может быть,
раз сто, останавливаться именно на этом же самом месте, пристально вглядываться в эту действительно великолепную панораму и каждый
раз почти удивляться одному неясному и неразрешимому своему впечатлению.
Если б он обернулся хоть
раз дорогой, то успел бы увидеть, как Свидригайлов, отъехав не более
ста шагов, расплатился с коляской и сам очутился на тротуаре.
А выдумай вы другую теорию, так, пожалуй, еще и в
сто миллионов
раз безобразнее дело бы сделали!
Ни до одной правды не добирались, не соврав наперед
раз четырнадцать, а может, и
сто четырнадцать, а это почетно в своем роде; ну, а мы и соврать-то своим умом не умеем!
— Он перебрал у нас цифру денег в тысячу
сто шестнадцать рублей —
раз! На 950 рублей у нас расписки его имеются.
— Семьсот рублей, — начал щелкать тем же пальцем Иван Матвеевич, подгибая его всякий
раз проворно в кулак, — да за конюшню и сарай
сто пятьдесят рублей.
Я воображал тысячу
раз, как я приступлю: я вдруг очутываюсь, как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал для начала наши столицы, и именно Петербург, которому, по некоторому расчету, отдал преимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от кого не завишу, здоров и имею затаенных в кармане
сто рублей для первоначального оборотного капитала.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний
раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до
ста человек.
Все мгновенно раздаются в сторону, и тройка
разом выпорхнет из ворот, как птица, и мчит версты две-три вскачь, очертя голову, мотая головами, потом сажен
сто резвой рысью, а там опять вскачь — и так до станции.
Оказалось, что дело об этом замежевании велось с небольшими перерывами целых
сто лет, и истцы успели два
раза умереть и два
раза родиться.
— Эти комнаты открываются
раз или два в год, — объяснял Ляховский. — Приходится давать иногда в них бал… Не поверите, одних свеч выходит больше, чем на
сто рублей!
Да и самая деревня Бухтармы успела в течение
ста лет выгореть
раз десять, и ее наличное население давно превратилось в толпу голодных и жалких нищих.
— Разбогател. Теперь он мне
сто целковых оброка платит, да еще я, пожалуй, накину. Я уж ему не
раз говорил: «Откупись, Хорь, эй, откупись!..» А он, бестия, меня уверяет, что нечем; денег, дескать, нету… Да, как бы не так!..
«А что, — спросил он меня в другой
раз, — у тебя своя вотчина есть?» — «Есть». — «Далеко отсюда?» — «Верст
сто». — «Что же ты, батюшка, живешь в своей вотчине?» — «Живу». — «А больше, чай, ружьем пробавляешься?» — «Признаться, да». — «И хорошо, батюшка, делаешь; стреляй себе на здоровье тетеревов, да старосту меняй почаще».
Он хвастался, что во время оно съедал до
ста подовых пирожков и мог, лет около шестидесяти, безнаказанно употребить до дюжины гречневых блинов, потонувших в луже масла; этим опытам я бывал не
раз свидетель.
Зал переполнен. Наркомы, представители учреждений, рабочих организаций… Пальто, пиджаки, кожаные куртки, военные шинели… В первый
раз за
сто лет своего существования зал видит в числе почетных гостей женщин. Гости собираются группами около уголков и витрин — каждый находит свое, близкое ему по переживаниям.
— Ну, что же ты молчишь-то, а еще хозяин? — спрашивал он Галактиона. — Разве гости плохи? Вместе-то нам как
раз сто лет, Харитинушка. В самый
раз пара.
С весны и в продолжение всего лета стрепета в местах степных, далеких от жилья, не пуганые и не стреляные, особенно в одиночку или попарно, довольно смирны, но весьма скоро делаются чрезвычайно дики и сторожки, особенно стайками, так что нередко, изъездив за ними десятки верст и ни
разу не выстрелив, я принужден бывал бросать их, хотя и видел, что они, перелетев сажен
сто или двести, опустились на землю.
— И это неверно, и
сто тысяч
раз неверно.
Потом он сделал себе паспортик, бежал с ним, окрестился второй
раз, получил
сто рублей от крестной матери и тридцать из казначейства, поступил в откупную контору, присмотрелся между делом, как литографируют ярлыки к штофам, отлитографировал себе новый паспорт и, обокрав кассу, очутился в Одессе.
— Моя бедная мать!.. Что с нею будет? Она не перенесет этого унижения… Нет! Во
сто тысяч
раз лучше смерть, чем эти адские мучения ни в чем неповинного человека.
Так, например, двенадцать у нее были два
раза по две тройки, девятнадцать — три пятерки и две двойки, и надо сказать, что по своей системе она с быстротою счетных костяшек оперировала почти до
ста.
— А ничего. Никаких улик не было. Была тут общая склока. Человек
сто дралось. Она тоже в полицию заявила, что никаких подозрений не имеет. Но Прохор сам потом хвалился: я, говорит, в тот
раз Дуньку не зарезал, так в другой
раз дорежу. Она, говорит, от моих рук не уйдет. Будет ей амба!
Говорят, есть цветы, которые распускаются только
раз в
сто лет. Отчего же не быть и таким, какие цветут
раз в тысячу — в десять тысяч лет. Может быть, об этом до сих пор мы не знали только потому, что именно сегодня пришло это раз-в-тысячу-лет.
— А ты не егози… Сия притча краткая… Великий молчальник посещал офицерские собрания и, когда обедал, то… гето… клал перед собою на стол кошелек, набитый, братец ты мой, золотом. Решил он в уме отдать этот кошелек тому офицеру, от которого он хоть
раз услышит в собрании дельное слово. Но так и умер старик, прожив на свете
сто девяносто лет, а кошелек его так, братец ты мой, и остался целым. Что? Раскусил сей орех? Ну, теперь иди себе, братец. Иди, иди, воробышек… попрыгай…
Горько сделалось родителю; своими глазами сколько
раз я видал, как он целые дни молился и плакал. Наконец он решился сам идти в Москву. Только бог не допустил его до этого; отъехал он не больше как верст
сто и заболел. Вам, ваше благородие, оно, может, неправдой покажется, что вот простой мужик в такое большое дело все свое, можно сказать, сердце положил. Однако это так.
— Да как же, васе пиисхадитество, у меня здесь двоюродная сестричка есть: бедненькая она! Пять
раз жаловаться ходила, ей-богу-с! «За
сто вы, говорит, братца моего дерзите? Я его к себе беру». Так только и есть,
сто прогнали, ей-богу-с! «Пошла вон», говорят.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на
сто рублей в один
раз покупали игрушек, и я обязан был смотреть, как они играют этими игрушками, не смея дотронуться ни до одной из них.
В тот же день влюбленный молодой человек открыл, что таинственная буква Ц. познается не только зрением и слухом, но и осязанием. Достоверность этого открытия он проверил впоследствии
раз сто, а может быть, и больше, но об этом он не расскажет даже самому лучшему, самому вернейшему другу.
«Ну да, может быть,
сто, а может быть, и двести
раз я бывал виноватым. Но когда спрашивали, я всегда признавался. Кто ударом кулака на пари разбил кафельную плиту в печке? Я. Кто накурил в уборной? Я. Кто выкрал в физическом кабинете кусок натрия и, бросив его в умывалку, наполнил весь этаж дымом и вонью? Я. Кто в постель дежурного офицера положил живую лягушку? Опять-таки я…
Помню, в день, когда тираж «Русского слова» перевалил за
сто тысяч — в первый
раз в Москве, даже и в России, кажется, — меня угощала редакция обедом за мой фельетон «Ураган». Это было 19 июня 1904 года, на другой день после пронесшегося над Москвой небывалого до сего урагана, натворившего бед. Незабвенный и памятный день для москвичей, переживших его!
И это там, где сам же он скопил себе «домишко», где во второй
раз женился и взял за женой деньжонки, где, может быть, на
сто верст кругом не было ни одного человека, начиная с него первого, хоть бы с виду только похожего на будущего члена «всемирно-общечеловеческой социальной республики и гармонии».
«Знай, бестолковая, но ядовитая женщина, — воскликнул он,
разом порывая все цепи, — знай, что я недостойного твоего любовника сейчас же арестую, закую в кандалы и препровожу в равелин или — или выпрыгну сам сейчас в твоих глазах из окошка!» На эту тираду Юлия Михайловна, позеленев от злобы, разразилась немедленно хохотом, долгим, звонким, с переливом и перекатами, точь-в-точь как на французском театре, когда парижская актриса, выписанная за
сто тысяч и играющая кокеток, смеется в глаза над мужем, осмелившимся приревновать ее.
— Какая сладость! Первое дело, за
сто верст киселя есть, а второе, как еще свидетельствовать будешь! Иной
раз так об себе засвидетельствуешь, что и домой потом не попадешь… ахти-хти! грехи наши, грехи!
— Чеканить не чеканят, а так делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей, а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо
сто рублей. А министры тем временем таким же порядком разменную монету делают. Иной
раз как присядут, так в один день миллиончик и подарят.
— Эх, куманек, не то одно ведомо, что сказывается; иной
раз далеко в лесу стукнет, близко отзовется; когда под колесом воды убыло, знать есть засуха и за
сто верст, и будет хлебу недород велик, а наш брат, старик, живи себе молча; слушай, как трава растет, да мотай себе за ухо!
И денег-то у меня в первый
раз всего тридцать тысяч на ассигнации было — папенькины кусочки дальние, душ со
сто, продала, — да с этою-то суммой и пустилась я, шутка сказать, тысячу душ покупать!
Седьмой час вечера. Порфирий Владимирыч успел уже выспаться после обеда и сидит у себя в кабинете, исписывая цифирными выкладками листы бумаги. На этот
раз его занимает вопрос: сколько было бы у него теперь денег, если б маменька Арина Петровна подаренные ему при рождении дедушкой Петром Иванычем, на зубок,
сто рублей ассигнациями не присвоила себе, а положила бы вкладом в ломбард на имя малолетнего Порфирия? Выходит, однако, немного: всего восемьсот рублей ассигнациями.
Чихал он в бумажный платок, собственный, клетчатый,
раз сто мытый и до крайности полинялый, причем как-то особенно морщился его маленький нос, слагаясь в мелкие бесчисленные морщинки, и выставлялись осколки старых, почернелых зубов вместе с красными слюнявыми деснами.
Представьте себе комнату шагов в двенадцать длиною и такой же ширины, в которую набилось, может быть, до
ста человек
разом, и уж по крайней мере, наверно, восемьдесят, потому что арестанты разделены были всего на две смены, а всех нас пришло в баню до двухсот человек.
Погода была чудная, солнечная, тихая, с бодрящим свежим воздухом. Со всех сторон трещали костры, слышались песни. Казалось, все праздновали что-то. Бутлер в самом счастливом, умиленном расположении духа пошел к Полторацкому. К Полторацкому собрались офицеры, раскинули карточный стол, и адъютант заложил банк в
сто рублей.
Раза два Бутлер выходил из палатки, держа в руке, в кармане панталон, свой кошелек, но, наконец, не выдержал и, несмотря на данное себе и братьям слово не играть, стал понтировать.
— Ныне люди пошли — пародия на человеческую породу, — гремел Авиновицкий. — Здоровье пошлостью считают. Немец фуфайку выдумал. Я бы этого немца в каторжные работы послал. Вдруг бы на моего Владимира фуфайку! Да он у меня в деревне все лето сапог ни
разу не надел, а ему — фуфайку! Да он у меня избани на мороз нагишом выбежит, да на снегу поваляется, а ему — фуфайку.
Сто плетей проклятому немцу!
Сто тысяч рублей серебром досталось ей
разом.
Пушкина)] летописи в первый
раз упоминают уже в 1499 году, то есть с лишком чрез
сто лет после нашествия Тамерлана.